Довольно людей кормили сластями у них от этого испортился желудок смысл

Читатель привык к тому, что под этой рубрикой мы печатаем материалы, относящиеся к новому прочтению обычно известной книги, к новому освещению ее конфликта, характеристик ее героев, их действий, их отношений между собой. Но подобное новое прочтение вполне может касаться художественной структуры произведения, его текста. Этому и посвящена статья, которую мы публикуем сегодня.

Роман «Герой нашего времени» включает в себя два предисловия, одно из которых принадлежит автору, Лермонтову, именем которого было означено «сочинение», другое – путешествующему рассказчику, обладателю записок Печорина. Сочетание этих двух разноприродных «голосов» – реального и вымышленного, – соответствующих двум магистральным исторически сложившимся типам литературного предисловия (референтное и игровое), представляется неслучайным с точки зрения художественной, хотя и ситуативно обусловленным.

Как известно, написание авторского предисловия было связано с неблагожелательными отзывами критики на первое издание романа 1840 года. В 1841 году книга вышла вторым изданием с предисловием, где автор, по замечанию комментатора, отвечал «главным образом С. Шевыреву, который объявил Печорина явлением безнравственным и порочным, не существующим в русской жизни, а принадлежащим «миру мечтательному, производимому в нас ложным отражением Запада» <…> Если учесть мнение Николая I <…> назвавшего роман Лермонтова «жалкой книгой, показывающей большую испорченность автора» <…> то смысл предисловия становится еще более многозначительным»1.

Современные комментаторы видят назначение авторского предисловия к роману Лермонтова в том, что оно «объясняет общий замысел, цель произведения»2. При этом как «парадоксальная» оценивается точка зрения В. Набокова на это предисловие: «Едва ли нам стоит, – писал он, – принимать всерьез, как это делают многие русские комментаторы, слова Лермонтова, утверждающего в своем «Предисловии» (которое само по себе есть искусная мистификация), будто портрет Печорина «составлен из пороков всего нашего поколения». На самом деле этот скучающий чудак – продукт нескольких поколений, в том числе нерусских»3.

В. Набоков переносит акцент на иронический подтекст высказывания Лермонтова: ирония может быть связана с расширительным взглядом на пороки современного общества – как на «всегдашнее», свойственное человеку вообще состояние, которое не находит объяснений в тех или иных общественно – исторических системах, а заложено в человеке как коренное противоречие духа, как парадоксы его сознания.

Однако иронический подтекст предисловия формируется не только за счет неопределенности предмета художественного изображения, но и благодаря очевидному отказу использовать предисловие как традиционный способ «объяснения цели сочинения» или «оправдания и ответа на критики». При этом остается неясным, почему автор высказывает сожаление о том, что читателям «обыкновенно дела нет до нравственной цели и до журнальных нападок, а потому они не читают предисловий», ведь он сам воздерживается от этой «первой и вместе с тем последней вещи» – объясняться с читателем, оправдываться и отвечать на критики.

Авторское предисловие к «Герою нашего времени» наполнено интонациями насмешки, недоговоренности, ироническая стихия в нем усиливается с каждым новым речевым оборотом. Читающая публика – «провинциал»: ей свойственна «несчастная доверчивость» к «буквальному значению слов». Поэтому ей дико, что герой романа аттестован автором как Герой Нашего Времени: «Вы мне <…> скажете, что человек не может быть так дурен, а я вам скажу, что, ежели вы верили возможности существования всех трагических и романтических злодеев, отчего же вы не веруете в действительность Печорина? Если вы любовались вымыслами гораздо более ужасными и уродливыми, отчего же этот характер, даже как вымысел, не находит у вас пощады?»

Соотнося «действительность» своего героя с «ужасными и уродливыми вымыслами» «самой волшебной из волшебных сказок», Лермонтов в предисловии доводит иронический тон до предела возможного. Автор управляет ироническими интонациями, как щитом, отражая любые доводы, которые могут прийти в голову читателя: «Вы скажете, что нравственность от этого не выигрывает? Извините. Довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины».

Еще Б. Эйхенбаум, вспоминая «Демона» и «Мцыри» и сопоставляя их с лермонтовскими произведениями последних лет, заметил о поэте: «От романтического пафоса он переходит к иронии <…> Отныне ирония становится важным художественным средством Лермонтова»4. Ирония распространяется и на заглавие романа, которое в тексте предисловия выделено особым написанием – каждое слово заглавия начинается с прописной буквы. Б. Эйхенбаум видел в этом намек Лермонтова на «некоторый иносказательный, обобщающий смысл романа – на то, что самое заглавие романа надо понимать не прямо, а иронически, и что в фигуре Печорина скрывается не личная, а общественно – историческая проблема: проблема подлинной героики»5.

Что это так и есть, свидетельствует то же предисловие, где после гневной инвективы Лермонтов снижает эмоциональный накал указанием на частный интерес к этому «типу» – так в первоначальном варианте он называет Печорина: «Но не думайте, однако, после этого, чтоб автор этой книги имел когда-нибудь гордую мечту сделаться исправителем людских пороков. Боже его избави от такого невежества! Ему просто было весело рисовать современного человека, каким он его понимает и, к его и вашему несчастью, слишком часто встречал».

Финальная фраза предисловия выдержана в нейтральных интонациях, она констатирует положение вещей – «болезнь» времени, дальнейший исход которой остается неизвестным: «Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить – это уж бог знает!»

Есть основания полагать, что финальная фраза предисловия несет важную смысловую нагрузку, которая определяется не только тем, что в ней Лермонтов отказывается от «прямого учительства», «прямого негодования», «моральных нравоучений»6, но и ее событийной и смысловой разомкнутостью, принципиальной неразрешимостью проблемы «героя нашего времени». Авторское предисловие «помогает определить параметры, в которых книга может быть прочитана»7.

Таким образом, авторское предисловие к «Герою нашего времени» находится вне сферы объяснений или разъяснений «общего замысла» или «цели произведения», как это было присуще авторским предисловиям традиционного типа.

Злая ирония и едкое подшучивание давали Лермонтову возможность уходить от прямых, декларативных заявлений и одновременно поддерживать у читателя ощущение находящегося рядом «невидимого и тем не менее смертельного орудия». Но в то же время это предисловие является «словом» автора, его принадлежность очевидна, не завуалирована, в отличие от второго предисловия, авторство которого имеет игровую природу. Это авторство вымышленного рассказчика. Вымышленное предисловие детализирует и развивает мысль Лермонтова, высказанную им в своем, авторском, предисловии: «…отчего же этот характер, даже как вымысел, не находит у вас пощады? Уж не оттого ли, что в нем больше правды, нежели бы вы того желали?..»

В контексте «ужасных и уродливых вымыслов», на которые Лермонтов настойчиво указывает в своем предисловии, предисловие вымышленного рассказчика предстает как голос самой реальности, как «правда», тем более что оно презентует произведение, писанное «без тщеславного желания возбудить участие или удивление». Вымышленный повествователь, предпосылающий свое предисловие запискам Печорина, близок Лермонтову установкой на «действительность» описываемого, хотя его точка зрения на проблему «героя нашего времени» определяется реальностью Печорина: